Женская месть - Страница 104

104

– Добро пожаловать.

– Я благодарна за то, что ты разрешил мне вернуться. Он сел и, выдержав долгую паузу, указал ей на стул.

– Ты дитя Аллаха?

Этого вопроса она ожидала. В Якире религия была все равно что воздух.

– Я не мусульманка, – сказала Адриенна твердо, – но бог един.

По-видимому, это его удовлетворило, потому что он подал знак слуге разлить чай. В известном смысле благосклонностью являлось уже то, что две чашки были приготовлены заранее.

– Это правильно, что ты собираешься выйти замуж. Женщина нуждается в руководстве и защите.

– Я выхожу за Филиппа не потому, что ищу его руководства и защиты. – Адриенна отхлебнула маленький глоточек чаю. – А он женится на мне не для того, чтобы приумножить племя.

Она говорила решительно, как мог бы говорить мужчина с мужчиной, а не как женщина с королем. Абду был вправе ударить ее. Вместо этого он откинулся на спинку кресла, держа свою чашку обеими руками. Чашка была изящной, из тонкого и хрупкого французского фарфора.

– Ты стала западной женщиной.

– Моя жизнь, как и жизнь моей матери, была связана с Западом.

– Не будем говорить о твоей матери.

Абду поставил чашку и дал знак слуге наполнить ее снова.

– А она вспоминала о тебе. И довольно часто.

В глазах Абду появилось новое выражение. Нет, не раскаяние, как надеялась Адриенна. То был гнев.

– Как моя дочь ты здесь желанная гостья, и тебе будут оказаны почести, на которые ты имеешь право как член правящего дома Якира. Но пока ты здесь, ты должна следовать нашим правилам и традициям. Если ты навлечешь на меня позор, будешь наказана, как и любая другая женщина из моей семьи.

Адриенна почувствовала, что руки ее дрожат. Она вцепилась в чашку, чтобы скрыть дрожь. «После всех этих долгих лет, – думала она, – он не нашел ничего лучшего, кроме как сыпать угрозами и отдавать приказы». Она хотела предстать перед ним женщиной, которую он рассчитывал увидеть, но это стоило ей больших усилий.

– Я не навлеку на тебя позора, не беспокойся. Но мне стыдно за тебя. Моя мать страдала и умерла, чувствуя себя несчастной, а ты ничего не сделал, чтобы помочь ей.

Когда Абду поднялся с места, она тоже вскочила так стремительно, что чашка упала из ее рук на изразцовый пол и разбилась на мелкие осколки.

– Как ты мог допустить это?

– Она для меня давно перестала существовать.

– И все-таки десять лет она была твоей женой, – возразила Адриенна. – Тебе ничего не стоило помочь маме, но ты этого не сделал. Ты бросил на произвол судьбы и ее, и меня. Ты сам навлек на себя позор.

Абду ударил дочь тыльной стороной ладони с такой силой, что ее голова откинулась назад, а из глаз брызнули слезы. Это не было похоже на беззлобный шлепок, которым разгневанный родитель награждает непочтительного отпрыска. Это был рассчитанный, полновесный удар, который мужчина наносит врагу. Если бы Адриенна не наткнулась на тяжелый стул и не ухватилась за него в поисках опоры, она бы упала на пол. Медленно Адриенна подняла руку и вытерла кровь со щеки в том месте, где камень его кольца оцарапал ее кожу. Их глаза, столь похожие по форме и выражению, встретились. Она понимала, что удар этот был адресован не ей. Он был предназначен Фиби.

– Много лет назад, – с трудом проговорила Адриенна, – я, возможно, была бы благодарна за проявленное ко мне внимание.

– Я скажу тебе кое-что, чтобы не возвращаться к этому вопросу в дальнейшем.

Абду сделал знак слуге, чтобы тот убрал осколки чашки. Ярость, которую Адриенна вызвала в нем, была недостойна мужчины и короля.

– Твоя мать оставила Якир и утратила все права, лишилась лояльного отношения и всех почестей. Поступив так, как она сделала, твоя мать лишила всех прав и тебя. Она была слабой, как и все женщины, но также хитрой и развращенной.

– Развращенной? – Слова Адриенны могли навлечь на нее новые оскорбления, но она не могла себя заставить прикусить язык. – Как ты можешь так говорить о маме? Она была самой доброй и чистой женщиной из всех, кого я знала.

– Она была актрисой. – Абду произнес это слово так, будто оно было отвратительным на вкус. – Она выставляла себя в кино напоказ, демонстрировала свое тело перед мужчинами. Мой единственный позор в том, что я позволил себе впасть в заблуждение. Она ослепила меня, и я привез ее в свою страну и спал с ней, как мужчина спит со шлюхой.

– Ты и прежде называл ее так. – На этот раз голос Адриенны дрогнул. – Как может человек говорить так о женщине, на которой был женат и от которой имеет ребенка?

– Мужчина может жениться на женщине и посеять в нее свое семя, но не может изменить ее природы. Она не восприняла ислама. Когда я привез ее сюда и с моих глаз спала пелена, она не приняла своих обязанностей и не согласилась с отведенным ей местом.

– Она была несчастной.

– Она была греховной.

Абду поднял руку, как делает человек, знающий, что этого достаточно, чтобы ему покорились.

– Ты плод моего ослепления, и ты здесь только потому, что в твоих жилах течет моя кровь и Фахид просил за тебя. Это вопрос чести, моей чести. Ты останешься здесь до тех пор, пока будешь уважать мои требования.

Адриенне хотелось ответить ему грубостью, бросить ему в лицо дерзкие слова, закричать, что у него нет ни малейшего представления о чести. Но она сдержалась, сложила руки и потупила глаза. Отец мог бы ударить ее снова, и она покорно бы это приняла. Он мог чернить ее мать и оскорблять ее, она бы смирилась. Потому что хотела отомстить.

– Я в доме моего отца и готова уважать его желания. Абду кивнул в знак того, что не ожидал ничего иного от женщины, принадлежащей к его семье. Он принимал свое королевское достоинство и власть как должное. Много лет назад, околдованный женщиной Запада, он забыл о своих корнях, долге, о законах своей страны. И понес за это наказание. Первым его ребенком стала девочка, а его королева не смогла больше иметь детей. Теперь плод этого позорного брака, его дочь, стояла перед ним со смиренно сложенными руками и опущенной головой. Раз Аллах пожелал, чтобы его семя дало такой росток, он отдаст ей то, что ей причитается, но не более того. Абду произнес всего одно отрывистое слово и сделал знак рукой слуге, тот поспешил передать ему шкатулку.

104